СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: От Совнаркома СССР, Наркомата Обороны СССР и ЦК ВКП(б). (1 стр.). От Совнаркома Литовской ССР и Центрального Комитета КП(б) Литвы. (1 стр.). Приветствие Центрального Комитета ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР Маршалу Советского Союза тов. Тимошенко. (1 стр.). Письмо крестьян и крестьянок Советской Буковины товарищу Сталину. (2 стр.). Мой государственный долг. Из дневника депутата городского Совета. (2 стр.). В.Пчелин. В новом областном центре. (2 стр.). Борис Лавренев. Разговор о «человеколюбцах». (3 стр.). Е.Черных. Микрокотёл. (3 стр.). П.Рябчук. Разведчик Андрей Евсиков. (3 стр.). Окончание работы Всемирной профсоюзной конференции. (4 стр.). Положение в Румынии. (4 стр.). Положение в Берлине. (4 стр.). Совместное заявление Стеттиниуса и президента Бразилии. (4 стр.).
# Все статьи за 20 февраля 1945 года.
Бывают впечатления, которые врываются в сознание с мгновенной и пронзительной силой, как вспышка молнии, и навсегда ложатся в памяти тяжелой глыбой.
В прошлом сентябре, попав в Севастополь, я бродил однажды по его бывшим улицам, с тоскливым гневом вглядываясь в бесформенные груды чудесного белого инкерманского камня, нагроможденные на месте домов любимого города, в котором прошли далекие дни детства.
Неподалеку от штабного дворца, на Чесменской, проходя мимо одноэтажного особнячка, в пустых окнах которого светилось пылающее темное небо, я услыхал в глубине двора голоса. В тишине разрушенных улиц они звучали странно глухо, словно это сами камни жаловались на свои муки. Я вошел в ворота, завернул за угол и увидел группу севастопольцев, разбирающих остатки другого дома.
Увидев меня, один из товарищей подошел ко мне. Я присел на камень, и мы разговорились.
Работавшие растаскивали камни дома, поглядывая на нас. Их обувь, одежда, лица и руки были покрыты мелкой белой пудрой пыли. Было по-крымски жарко, и у некоторых по щекам струились темные полосы пота. Внезапно внутри дома вспыхнул оживленный разговор, и, бросив работу, люди столпились кучкой. Мой собеседник поднялся с камня и крикнул:
— Что там такое?
Один из рабочих жестом пригласил его подойти поближе:
— Идите сюда, товарищ!
Мой собеседник неторопливо двинулся в дом. Я пошел следом. Люди расступились. Из груды битых камней выступила смятая спинка простой железной кровати. В этом не было ничего необычного. В каждой севастопольской руине обязательно встречаются такие, раздавленные обвалом стен кровати. Но, подойдя вплотную, мы увидели, что кровать не пуста. Сначала то, что лежало на ней, показалось нам только кучей скомканного, засыпанного пылью и щебнем тряпья, но, всмотрясь, мы различили на сплюснутой подушке ком спутанных, пепельных от пыли волос и торчащую между двух камней кисть руки, кости которой еще держались на засохших сухожилиях. Кроме волос и руки, остальное было еще под камнями. Низенький седой человек показал рукой на волосы и испуганно, с хрипом произнес одно слово:
— Придавленная!
Тогда старший среди рабочих внезапно крикнул:
— Что стали? Разбирайте! Ну!
Люди поспешно бросились снимать камни, и постепенно вся кровать, продавленная в середине, обнажилась из-под их тяжести. Тогда обнаружилось, что на этом смятом, прогнутом ложе лежат два скелета — женщины и ребенка. Тяжелый снаряд или авиабомба, упавшая с неба, умертвила их мгновенно. Они, вероятно, даже не успели понять, что умирают. Страшная тяжесть рухнувшей стены раздробила их мускулы и кости и похоронила среди мирного сна. Мы смотрели молча. У одного рабочего задрожали губы, и он, засопев, отвернулся.
Я ушел. Но зрелище этой страшной кровати со скелетами на ней осталось со мной неотвязно. И оно всплывает сейчас с первоначальной силой, когда окончательно, грозно и бесповоротно решается судьба черного фашистского гнездовья и когда в мире назойливо зазвучали гнусавые и подлые голоса «человеколюбцев», взывающих к милосердию и вежливому обращению с государством воров, убийц и палачей, очутившимся над бездной исторической пропасти.
Елейный писк гитлеровских адвокатов несется отовсюду. Мы слышим его не только из «нейтральных» стран. Адвокаты убийц пищат и подсвистывают на сладкозвучных флейтах всепрощения и в странах наших союзников, народы которых делают вместе с нами великое дело освобождения человечества от осточертевшего людским поколениям перманентного немецкого разбоя и свинства.
Схваченные за горло железной рукой возмездия, зачинатели войны, предчувствуя близкую расплату, ищут лазейку, чтобы укрыться от гибели. Они стараются обеспечить себе «почетное отступление». Готовясь к войне, немец всякий раз предусматривает в своих планах оба возможных исхода ее — и победу, и поражение. Второй вариант он разрабатывает с особой тщательностью и рвением.
Когда под ударами союзных армий в 1918 году затрещал и рухнул германский фронт на западе, немецкий генеральный штаб, чтобы избежать беспощадной расправы победителей с германской военной машиной, поспешно, по точно обдуманному плану передал власть в стране в руки тренированных генеральских лакеев и фокусников во главе с Шейдеманом. Мирные переговоры с Антантой вели уже не прусские громовержцы, а расчесанные и приглаженные собственные «демократы» кайзера, «свергнувшие» своего повелителя по приказу и с ведома скомпрометированного поражением генералитета. Этим маскарадом, умильной улыбкой веймарской республики, прикрывшей оскал гиены, удалось надуть не только профессора юриспруденции Вильсона, но даже таких тигров политики, как Пуанкаре, и Клемансо. Германская военщина, уйдя временно в тень, сумела сохранить свой человекоубийственный аппарат, чтобы в удобный момент передать его в лапы гитлеровских разбойников для подготовки и развязывания нового преступления против мира и человечества.
Готовя новое преступление, преемники Гофмана, Гинденбурга, Макензена и Людендорфа позаботились заранее обеспечить себе пути отступления и создать широко разветвленную по всей планете сеть превентивной адвокатуры на случай фатального исхода новой драки.
Гитлеризм проникал во всех странах в любые щели и под любыми масками. Он всюду создавал свою агентуру и адвокатуру — спортивные и туристские кружки, общества дружбы и взаимного изучения, «научные» институты, закупал продажных политических деятелей, продажных журналистов и целые органы прессы. Все эти хазы были нагружены обязательной агитационно-подрывной работой на пользу фашистского фатерланда против свободы и демократии. Агенты и адвокаты были инструктированы насчет того рода деятельности, который нужно будет бешено активизировать в случае неблагоприятного оборота вступления третьей империи на большую дорогу мирового разбоя.
Единственной страной, в которой эта хитро задуманная работа потерпела полный и позорный крах, оказалась наша советская родина.
Меч народного правосудия беспощадно обезглавил презренную кучку предателей и наемников германского фашизма. Гитлеровская агентура была с корнем вырвана из нашей почвы. Произошел обычный немецкий просчет, и самый мощный и опасный противник с первого дня войны встал перед гитлеровцами, вопреки их ожиданиям, как могучий и здоровый организм, спаянный непоколебимым единством любви к родине и ненависти к врагу. Этим была предрешена судьба войны. Это стали понимать немцы после Сталинграда и поняли окончательно, когда штыки Красной Армии стали валить пограничные столбы «тысячелетнего рейха».
И перед лицом черного конца гитлеровцы мобилизовали планы «второго варианта» войны. Флейты берлинского производства, всунутые гестаповцами в гнилые рты закупленных проходимцев и выживших из ума раритетов, запели во всех странах и на все лады нежные мелодии «о чистой душе германского народа и доброте германского сердца», об «апокалиптических видениях надвигающегося большевизма», о том, что Гитлер, не вкушающий мяса, по существу вовсе не преступник, а пасхальный барашек с розовой ленточкой на невинной шейке. С каждым новым поражением германской армии мелодический вой «человеколюбческих» флейт становится все настойчивее и выше тоном.
Конечно, на земле не вымерли еще бараны, которых можно обмануть маскарадом гитлеровского ягненка.
Но нас не обмануть!
Нас не введут в заблуждение причины поэтической грусти, внезапно об’явшей Херста, Паттерсона, Мак-Кормика, Ялчина, герцогиню Аттольскую, некоторых лордов загробного возраста и капитанов Грэхемов. Нас не смутит тоска Дороти Томпсон, призывающей к вежливому обращению с бандитами.
Мы повторим этой даме прекрасные слова французского лейтенанта Морне, одного из членов военного трибунала Парижа, судившего в 1917 году немецкую шпионку Мата-Хари, грязная работа которой стоила жизни тысячам французских солдат. Когда подсудимая упрекнула судей в невежливости, Морне ответил ей: «Вы правы, сударыня, но извините нас, мы защищаем нашу родину».
Народы, принявшие вызов, брошенный фашистским зверем человеческой свободе, и понесшие тяжкие жертвы в гигантской борьбе, не хотят быть вежливыми с палачами. Они хотят довести борьбу до конца, чтобы раз и навсегда выбить оружие из звериной лапы тевтона. Мощный голос народных масс СССР, США и Великобритании со всей силой прозвучал в декларации руководителей союзных держав. Фашизм будет добит до конца и стерт с лица земли, и выполнению этого приговора не смогут помешать ни «жены мироносицы» легкого поведения, ни «грозная» гвардия герцогини Аттольской в составе трехсот заспанных бездельников.
Наши сердца научились в войне и великой любви, и великой ненависти. Этому научились и сердца других народов, испытавших на себе дьявольское ярмо фашизма.
Мы не хотели убивать никого. Мы не хотели войны. Целью нашего существования было строительство мирного плодотворного и свободного счастья трудящегося человека. Ни одному из наших людей не могло притти в голову дикое, звериное желание обрушить стену мирного жилища на спящую женщину и ребенка. Мы сочли бы безумцем или идиотом всякого, кто высказал бы желание видеть обращенными в развалины города, созданные трудом поколений, кто мечтал бы об уничтожении чужой культуры только потому, что она создана не теми, кто появился на свет в результате спаривания густопсовых арийских производителей. Мы живем для того, чтобы создавать, а не разрушать.
Войны и смертей хотел германский фашизм. Банда его уголовных апостолов и «философов». Они мечтали о разрушенных городах, о реках человеческой крови, о миллионах «припертых к стене» и обращенных в рабство славян и других народов. Они воспитали немецких обывателей в похабном духовном бесстыдстве и безмозглости, как голодных волков, и спустили их с цепи, благословив на убийство, насилие, поджог и разрушение. Несколько лет волки с лихим остервенением разносили по земле смерть и ужас. Теперь они поджали хвосты и завыли от страха. Они умоляют своих адвокатов заступиться и доказать, что они — бесплотные серафимы с голубыми душами.
Напрасный труд! Из камней Севастополя, Сталинграда, Минска, из рвов и печей Освенцима и Майданека подымаются миллионы мертвых рук, указывая на убийц. Эти руки требуют отмщения. Не слепой мести, но грозного, справедливого и беспощадного суда над злодеями, уничтожавшими жизнь ради гнусного Молоха германского империализма.
Суд идет! Есть нечто глубоко символическое в том, что суровый приговор гитлеровской Германии подписан руководителями трех великих свободолюбивых наций на крымской земле, неподалеку от озаренных славой и напоенных страданием камней Севастополя. Приговор вынесен на месте преступления перед лицом неотвратимых улик.
Суд видел все и не поверит никаким адвокатам с их гнилым и продажным «человеколюбием», как не поверят им и народные массы стран, борющихся за лучшее будущее человечества.
«Человеколюбцы» из лакейской Гитлера принадлежат к подлой породе. Они оскверняют своим заступничеством за кровавого хозяина высокое и чистое понятие гуманизма. Истинный гуманизм не может и не должен щадить убийц во имя будущего. «Человеколюбцы» рискуют кончить плохо, когда народы, разгромившие фашизм, найдут досуг заглянуть в их душонки. Обнаружив там одну отравленную гниль, без малейшего проблеска света, народы, не колеблясь, вынесут приговор адвокатам вслед за их клиентами. Об этом не мешает задуматься сердобольным дядюшкам и тетушкам всех мастей и рангов. //Борис Лавренев.
****************************************
Их «апогей»
«Мы переживаем здесь, в маленьком Гутштадте, нечто ужасное. Проходившие здесь наши солдаты грабили население». (Из письма гутштадтской немки).
«Натиск русских будет приостановлен, и это произойдет тогда, когда опасность достигнет своего апогея». (Из статьи Геббельса).
Гутштадт фашистской стал мертвецкой:
Везде их мерзкие тела.
С подходом армии советской
Он солдатнёй своей немецкой
Был весь ограблен до гола.
В Берлине Геббельс в эту пору,
— Быть может, в тот же самый час, —
Изрек в статье не без задору:
«К победоносному отпору
Всё приготовлено у нас.
Опасность, злые страхи сея,
Всё нарастает. Но когда
Она достигнет АПОГЕЯ,
Мы — это фюрера идея! —
Удержим прочно фронт, умея
Стоять за наши города!»
Поверить «апогейной» гили
Фашистам впору лишь одним.
Остались до Берлина мили, —
Выходит, очередь за ним:
Он, став фашистам западнёю,
Коль не сгорит пред тем дотла,
Своей, немецкой, солдатнёю
Ограблен будет до гола.
Так завершится круг фатальный,
Круг бредовой, маниакальный,
Фашистских мерзостных «идей»,
И это будет погребальный
— Материальный и моральный —
Фашистской власти «апогей!»
Д.БОЕВОЙ.
****************************************
На Н-ском заводе. Обработка корпусов мин на потоке. Токарь-стахановец X.Хасанкин, выполняющий производственные задания на 200 проц., и контролер Т.Крюкова за работой.
Фото Н.Петрова.
________________________________________
В.Полторацкий: Неметчина ("Известия", СССР)
Б.Полевой: Подземная Германия ("Правда", СССР)
А.Мандругин: В немецкой неволе ("Красная звезда", СССР)
К.Непомнящий: Солнце взошло! ("Комсомольская правда", СССР)
Е.Воробьев: Впереди — Кенигсберг ("Комсомольская правда", СССР)
Газета «Известия» №42 (8652), 20 февраля 1945 года