Т.Тэсс || «Известия» №39, 16 февраля 1945 годаВ Западной Польше, в немецкой Силезии, в Бранденбурге советские войска наносят все новые и новые удары по гитлеровским разбойникам. Воины Красной Армии неудержимо идут к жизненным центрам Германии.
Слава доблестным воинам нашей великой Родины!
# Все статьи за 16 февраля 1945 года.
(От специального корреспондента «Известий»)
После разлива реки вокруг стволов деревьев остались ледяные уступы, толстые скаты изо льда, сложные постройки, сделанные водой и морозом. Сейчас все это сверкало под солнцем. Неясный шорох, скрип веток, звякание сталкивающихся льдинок наполнили лес. Между узкой дорогой и рекой лежала полоса чистого снега. Изредка на снегу можно было видеть след зверя или собаки. Охотник легко мог прочесть эти следы и узнать, где прошла лисица, где пробежал заяц, где большая птица сидела на снегу. А дальше оставили свои отпечатки толстые собачьи лапы.
Дорога свернула вправо, — Дунай открылся во всей своей широте. Колючие рваные льдины лежали на нём, между льдинами поблескивали светлые окна воды. В чистом воздухе отчетливо и ясно был виден противоположный берег, запорошенный снегом. Виден весь: с лужайками, деревьями и кустарниками, с белым домиком пикета. Берег чужой страны.
Вот она, граница советской земли. Есть особое, новое чувство, с которым человек глядит сейчас на рубеж, отделяющий родину от чужой страны, на деревья, кусты, воду реки, — все то, где проходит линия, обозначенная на карте мира широкой, плотной чертой. Сколько раз каждый из нас думал о минуте, когда снова сможет увидеть этот рубеж. Здесь началась война, пограничные столбы были свалены, подлый враг ворвался в нашу страну. Кровь и горе вошли через этот порог в дом нашей родины.
Тишина стоит в лесу. С реки доносятся хруст и шипение — это льдины толкают друг друга. По дозорной тропе шагает пограничный наряд, часовой в тулупе стоит на сторожевой вышке. Всё, как было раньше.
Вновь собрались под старые знамена пограничники. Двигались с разных концов страны, с разных фронтов, из других частей. Они шли домой — в свои отряды, на свои заставы. Только павшие, в боях тихо лежали в могилах, не слыша походного марша. Ветер шумел над землей, где истлели залитые кровью пограничные фуражки.
В конце пустынной косы находится застава. Путь туда идет через большие чистые озера, покрытые нестойким льдом, потрескивающим под копытами лошади. И вот, наконец, из-за деревьев показывается дом. Виден двор — индюк, распустив хвост, ходит по двору мычит корова, из трубы вьется дым. Ветер доносит запах сена, печеного хлеба — запах дома. Лошадь, увидев двор, прибавляет шаг, боец, сидящий на козлах, поворачивает обветренное лицо и говорит сокрушенно:
— Гуску у нас вчера овца задавила. Такая разумная была гуска, сама в комнату кушать приходила, такая добрая была гуска... — Он огорченно чмокает, дергает вожжи, сани под’езжают к дому. Мирный очаг среди труда и тревог границы. И думается, что, видимо, такой и должна быть застава, ибо это, действительно, родной дом для бойцов и командиров, дом на переднем крае страны, дом, куда приходят к людям сон и отдых, где вспоминает каждый о своем собственном родном гнезде.
Земля, прилегающая к границе, еще полна следов войны. Зорким здесь должен быть глаз. Куст может ожить, у щебечущей птицы может оказаться и человеческий голос. Кое-кто пытается тайком приоткрыть эту громадную дверь, которая всегда должна быть на замке, подбирают к ней отмычки, пробуют ее, крепость, стремятся найти в ней узкую щель и пробежать там мышью или проползти ужом. Для пограничника наблюдательность — это не личное качество, а органическое свойство. Люди, выходящие в очередной наряд на границу, вооружены не только оружием, но зоркостью, тонким слухом, умением следопытов, напряженной внимательностью ко всему тому миру, что лежит в поле их зрения. Этот мир лесной природы, пересвиста птиц и шороха зверей таит в себе вторую, тайную жизнь. Раскрыть ее не так просто, ибо те, что задумали пробраться через границу, наделены и хитростью, и умением. Сражение может быть бесшумным, оно длится в лесной тишине, в нем участвуют проницательность, хитрость, выдержка, бесстрашие. И вот нарушитель пойман, он найден в лесу или захвачен в тот час, когда он причалил на плоту к нашему берегу, или выслежен по приметам, по следам, по знакам, оставленным им на пути, когда он пробирался к границе.
Я видела, как начальник заставы Николай Молодька дает задание бойцам, идущим в наряд. Они стоят перед начальником, два молодых парня с простыми крестьянскими лицами, и повторяют слова боевой задачи сосредоточенно и торжественно, как клятву. Через несколько часов их сменит другой наряд, затем они снова выйдут на границу, это их повседневный труд, их быт. И все же каждый раз весь обряд, сопровождающий выход наряда, полон новизны и торжественности. Это — минута большой внутренней сосредоточенности, когда человек как бы концентрирует в себе все, чем богата его душа, прежде чем приступить к выполнению приказа.
Среди бойцов заставы много новичков. Можно наблюдать сейчас, как бывалые пограничники воспитывают у этой молодежи не только боевое умение, не только те качества, которые необходимы для работы на границе, но и уважение к традициям пограничников, понимание этих традиций. Люди, пришедшие недавно, еще не знают по-настоящему, что такое зеленая фуражка. Они не пережили той тоски, какую узнал каждый пограничник, которому пришлось побывать какое-то время в других, непограничных местах, — сердечной тоски при виде зеленого канта. Они не слыхали, как стонал боец-пограничник, которого ранило в ногу. Он лежал в луже крови, еще не сознавая всей тяжести своего ранения, стонал и просил командира только об одном: «Когда я поправлюсь, возьмите меня обратно в отряд... Товарищ лейтенант, отвечайте, что вы возьмете меня в отряд...» Молодые, мало видавшие в жизни, они перенимают сейчас у старых солдат границы ту великую любовь, верность своему делу, какая является душой настоящего пограничника.
На одной из застав мне довелось встретиться с ефрейтором Широбоковым. Это молодой парень, удмурт по национальности, рыжий, как огонь. Мне было известно, что Широбоков — один из самых умелых и опытных пограничников заставы. О своих делах он рассказывал коротко, неохотно: пограничники немногословны, они привыкли спрашивать, а не рассказывать. Ефрейтора от напряжения бросало в краску, в пот; после каждого рассказа он подымал рыжие свои брови и спрашивал: «Еще?»
Можно было бы уже закончить разговор, но было нечто, заставлявшее медлить. В этом краснеющем молодом парне ощущалась необычайная внутренняя уверенность, глубокое чувство достоинства. Он смущался от неумения рассказывать — не больше. В нем была некая прочная основа, рождающая чувство достоинства. Что же придавало ему такую уверенность? Хотелось узнать это, раскрыть. Но ефрейтор краснел, мялся, отвечал все короче. Наконец, речь зашла о том, почему он принял очень оригинальное и смелое решение в одном случае, происшедшем на границе.
И вдруг глаза ефрейтора блеснули, он приосанился, смущение его пропало. Он снисходительно посмотрел на меня и сказал:
— А как же! Если я на границе, нахожусь, я — хозяин границы! То моя земля, я тут хозяин...
Мне довелось сейчас побывать на многих пограничных заставах. Я видела заставы на Черном море и Дунае, заставы расположенные в лесу, на окраине города, у берега реки, на полуострове. Я видела, как по дорогам мимо застав гонят домой скот, возвращенный из Румынии, как идут эшелоны, груженные нашим добром — всем тем, что было вывезено из нашей страны, что сейчас мы заставили вернуть. В вагонах стоят станки, детские кровати, пианино, плуги, ящики с оперными партитурами, мебель, бороны, сундуки с книгами, машины. Все это движется через границу назад, домой. Пограничник вдруг примечает на площадке товарного вагона станок с маркой того завода, где он работал когда-то, и узнает этот станок в лицо, как узнают товарища.
На Черном море расположены заставы Н-ского пограничного отряда. У этого отряда особая история. Его люди сражались в боях за Одессу, они защищали Севастополь, они дрались под Керчью. Эти же люди были участниками наступательных боёв при прорыве немецкой «голубой линии» на Кубани. В апреле 1944 года отряд вернулся в Одессу и стал на страже у прежних рубежей. В штабе можно видеть знамя отряда, увенчанное боевым орденом. Есть особое чувство, с которым глядишь на это знамя, прошедшее столько боёв и столько дорог и снова вернувшееся в свой дом.
Люди отряда много пережили за эти годы. Они изменились, они стали другими. На одной из застав мне привелось встретиться с начальником заставы Борисом Мельковым. Он начал войну рядовым, — вот здесь, на берегах Черного моря, он проделал с отрядом весь его трудный и доблестный путь. Рядовой Мельков вернулся на заставу капитаном. На его груди три боевых ордена и две медали. Это — уже другой человек, он вырос, внутренне окреп, в нем оформились и ум, и душа.
Ветер доносил с Черного моря запах соли и каната. Пусть вспомнит этот запах каждый, кто жил здесь, — его нельзя забыть. Застава стоит над самым морем.
В маленьком доме слышен грохот волн. Как дорого счастье возвращения, счастье встречи с родным домом! Это счастье добыто в бою, оно оплачено кровью.
Шума моря не услышат те, кто пал в бою. Слава мертвым героям, слава тем, кто похоронен у стен Одессы, кто лежит сейчас в земле Крыма. Мертвые, стали частью земли, но земля наша бессмертна.
Линия границы попрежнему нерушимо опоясывает нашу страну. На страже границы снова стоят люди, первыми принявшие на себя когда-то удар врага… //Т.Тэсс
________________________________
Наше мщение ("Красная звезда", СССР)**
Великая мощь Советского государства ("Известия", СССР)
Кровавые следы немецких зверств ("Красная звезда", СССР)
Неиссякаемая мощь нашей Советской Родины ("Красная звезда", СССР)
Под знаменем Ленина, под водительством Сталина — к полной победе над врагом! ("Правда", СССР)
Газета «Известия» №39 (8649), 16 февраля 1945 года