Е.Кригер || «Известия» №283, 2 декабря 1942 года Преодолевая упорное сопротивление противника, наши войска в районе Сталинграда и на Центральном фронте продолжают наступление. Гитлеровцы несут большие потери.
Воины Красной Армии! Увеличивайте силу своих ударов по врагу! Очистим советскую землю от фашистской нечисти!
# Все статьи за 2 декабря 1942 года.
(От специального корреспондента «Известий»)
По дороге к наступающему нашему фронту мы проезжаем памятные России места: Истра, Волоколамск. Теперь это глубокий тыл. Год назад здесь решалась судьба Москвы. За полтора часа можно было доехать на автомобиле от площади Пушкина с ее трамвайным звоном и очередями у газетных киосков до окровавленного снежного фронта, где немецкие танковые дивизии еще продолжали грызть живую плоть нашей обороны, где наши люди выходили один на один против танка; где немецких солдат еще гнал вперед доносившийся из Берлина вопль Гитлера: «Мы почти достигли Москвы»; где в немецких обозах валялись офицерские чемоданы с фраками, приготовленными для банкетов в покоренной Москве, а солдаты уже кутали головы в бабьи платки; где смерть кричала голосом вьюги, и пули ей вторили, и линия фронта была обозначена алой кровью на белом снегу.
Год назад немцы тащили сюда колоссальные дальнобойные пушки. Из Истры они собирались обстреливать нашу столицу. Их солдаты грелись у подожженных изб, где были заперты русские женщины и дети. В центре Волоколамска немцы поставили виселицу, привели к ней восемь русских людей, среди которых были две женщины, и снова пытали и били у виселицы, добиваясь ответа, признания, мольбы о пощаде, но все восемь русских ответили: «Я ничего не скажу», и немцы повесили их и оставили трупы на виселице, и грозили убить каждого, кто посмеет освободить от веревок тела казненных и предать их земле. Это было пятого ноября тысяча девятьсот сорок первого года в городе Волоколамске.
Теперь мы проезжаем эти места. Великое горе русских людей стало силой, сломавшей хребет немецкому зверю в те дни, когда он терзал стальными когтями предместья столицы и, разинув пасть, дышал на нее пушечным жаром и, окровавленный, тянулся, тянулся к добыче и вдруг упал, пораженный, пополз, потащился назад, раздирая бока о сучья в русских лесах, оставляя на них клочья шерсти.
Вступила в свои права вторая военная зима России. Зима такая же злая, но воины нашей армии стали еще злей и опытней, и настойчивей, и упорней, чем в прошлом году, когда отступавшие немецкие дивизии взорвали дамбу Истринского водохранилища и поток бешено мчавшейся воды преградил путь нашим войскам, и с той стороны били немецкие пушки и минометы, и наши люди шли по горло в ледяной воде и прошли сквозь лед и огонь — там, где теперь спокойно движется наш автомобиль, в местах, которые давно уже стали глубоким тылом нашей армии. Но в этом тылу, где идут к далекой линии боя новые полки, эскадроны, батареи, все напоминает о причиненном немцами горе, о муках русских людей, об ужасах прошлой зимы. Идут по военной дороге молодые бойцы и видят ровный снег, голое место там, где на карте обозначены деревни и села Дарна, Высоково, Полево, Кашино, живое когда-то, излучавшее свет созвездие русских деревень, обращенных немцами в пепел. Белый снег занес эти раны русской земли, но в русских сердцах они ноют и жгут, взывают о мщении. Вторая зима. Идут и идут по дороге войска нового наступления. Спрашивают встречных молодые бойцы:
— Далеко еще?
— Далеко. А теперь еще дальше. Наши продвинулись.
Знакомые с прошлой зимы картины. Ревут, удаляясь от фронта, могучие тягачи, на прицепах — немецкие танки с драконами, со знаками льва и оленя, подбитые танки, развороченные моторы, разорванные прямым попаданием в ствол орудия с распахнутым в стороны жерлом, как уродливый железный цветок, продырявленные бронебойщиками стены, расшибленные гранатами траки и цепи, — немецкая сталь еще пригодится для советских мартенов, русские сталевары найдут применение немецкому железному лому. Снова по горло работы нашим трофейным командам — собирать на полях груды немецких снарядов, тащить из сугробов немецкие пушки, как дрова, грузить на сани брошенные немцами винтовки — мерить кубометрами, складывать штабелями.
Знакомые лица, — да нет, лиц и не видно, — закрыты бабьим платком, детской пеленкой, из тряпок торчит уныло опущенный нос, шарят по сторонам красные, слезящиеся нето от испуга, нето от стужи глаза, все глубже увязают в карманах замерзшие руки, стучат каблук о каблук одеревяневшие ноги. Помилуй бог, да ведь зима еще не начиналась, едва-едва, пробуя силы, стукнул русский морозец. А пленных немцев ветер уже несет по дорогам, как сорванные первыми холодами осенние листья. У пленных вид удивленный: атакующие бойцы выковыряли каждого из блиндажа, казавшегося неприступным, огражденного километрами колючей проволоки, минных полей, незаметных препятствий, пулеметных гнезд, вытащили кого за ноги, кого за шиворот, как пришлось, из теплых гнезд, где собирались немцы спокойно зимовать до начала своего наступления на Москву. И вдруг все это, надежное, крепкое, непробиваемое, затрещало и рухнуло, и удивленные немцы бредут под конвоем в русском тылу. Одни еще молчат, не опомнились, жмутся, а один расторопный, видно, большущий охотник пожить, выскочить целеньким из беды, из войны, прыгает на дороге, бросается к бойцам, бормочет:
— Я не солдат, не солдат... две недели на фронте... я портной, портной, портной.
— Ишь, как шьется! Портной! — отвечают бойцы. — Сам, небось, из веревок петли метал нашим людям на виселицу, немецкий портной!
Многие из них становятся просто портными, когда их схватят за горло в собственном блиндаже. Нет, немцы не стали сговорчивей, подчиняются только силе, прямому удару, который повалит их с ног. Во вьюгах, в снежном дыму, в белом вихре зимы наши полки пошли в наступление на укрепленный район перед железной дорогой Вязьма—Ржев. Охраняя одну из важнейших своих коммуникаций, немцы за долгие месяцы подготовки создали здесь жесткую систему обороны, пристрелялись к каждому метру земли, на которой могли появиться атакующие русские, зарылись в землю и рядом с собой зарыли в землю часть своих танков, забились в дзоты, подходы к ним густо и плотно минировали, — отсюда, из-за стены огня, они сами собирались кинуться на Москву. Застигнуть их врасплох было почти невозможно, они помнили прошлую зиму и, прильнув к пулеметам, держа наготове снаряды и мины, раздвигая темную ночь ракетами, сидели в укрытиях настороженные, готовые к мгновенному ответному удару. Для отражения наших атак у них все предусмотрено, все обдумано, изобретены всякие хитрости, которыми они надеются сбить с толку, ошеломить наших бойцов. Это стало ясно в первые же минуты наступления. Едва лишь началась артиллерийская подготовка и советские снаряды взметнули на воздух первые немецкие блиндажи, как немцы бросились по ходам сообщения назад, в укрытия, во второй пояс оборонительных сооружений. Здесь они отсиделись до конца канонады, но едва лишь советские пушки замолкли и цепи наступающих бойцов двинулись в атаку, как немцы по тем же ходам сообщения хлынули на прежнее место, и участок, разрытый, размолотый нашими артиллеристами, снова ожил, пришла в движение система заградительного огня чудовищной мощности, и наступление затормозилось. Понадобились новые силы, и прежде всего силы ума, изобретательности, накопленного за время войны искусства, чтобы артиллеристы обманули, наконец, настороженных немцев, измотали их новыми огневыми налетами, заставили побегать, одуреть, потерять ориентировку и тогда накрыли новым и неожиданным ударом всех батарей.
Пришло время действовать нашим саперам, пехотинцам, танкистам. Но перед ними лежала земля, насыщенная огнем, начиненная взрывами, таинственная и грозная земля минных полей. Если немецкую огневую точку, пулемет или минометную батарею можно определить по вспышкам, по направлению огня, по звуку выстрелов, наконец, то какой глаз может увидеть взрыв, спрятанный под землей, — взрыв мины, пока она еще покоится, не тронутая толчком, какое ухо услышит назревающую бурю, спрятанную под снегом смерть в железной или деревянной коробке? Вот первые танки пошли, переваливаясь по буграм, защитным маневром, внезапными поворотами ускользая от огня противотанковых пушек. Земля поднялась и качнула огнем, обожгла шквалом осколков, оборвала гусеничную цепь одного из танков, и он, тяжело оседая одним боком, остановился в снегу. Мина! Другой танк качнула предательская земля. Смерть в железных коробках рассеяна на всем участке нашей атаки: минное поле. Его не возьмешь ни силой, ни храбростью. Только разумом военных людей. Колоссальный труд наступления приводится в движение быстрой, упрямой, настойчивой, изворотливой мыслью всех атакующих, от сидящего в блиндаже генерала до идущего в передней цепи бойца. Где есть воля и мысль, там меньше потерь, там легче победа. На борьбу с невидимой смертью были направлены не саперы, а минометчики. Если спрятанные под землей мины взрываются от толчка, то пусть содрогается вся площадь немецкого минного поля, — советские минометчики били по нему, трясли толщу земли, выгоняли из под снега притаившуюся смерть, пока не взорвались от детонации все немецкие мины и путь для нашей пехоты и танков стал свободным.
И атака возобновилась. Она была трудной. Немецкие укрепления нельзя свалить на этом участке коротким ударом, их нужно просверливать, грызть, долбить, а к вечеру разыгралась метель, белые вихри заволокли все пространство перед наступающими, дороги замело, колонны грузовиков со снарядами остановились во мгле и в заносах, движение к фронту затруднилось и замирало минутами в тот самый нужный, единственный, решающий момент, когда громада наступления двинулась и малейшее промедление, пауза, перебой могут сорвать всю операцию. Но сражение продолжалось во вьюге и в бездорожье, наши танкисты вместе со спешенными конниками прорвали на этом участке линию немецкой обороны, пробились к линии железной дороги, отбросили в сторону контратакующие немецкие танки и броневики, отогнали бронепоезд, навалившийся на них огнем своих пушек, и ушли вперед, за железнодорожную насыпь, во вражеские тылы.
Весть о первом успехе пронеслась по всему фронту наступления от переднего края до глубоких тылов, где врачи на перевязках привычно и радостно отметили верный признак военной удачи: раненые бойцы даже с самыми тяжелыми увечьями, слабеющие от потери крови, нуждавшиеся в немедленной помощи хирурга, были настроены хорошо. Ни одного стона, ни одной жалобы в перевязочных. Возбуждены, боли не замечают, и каждый еще на пороге произносит одно слово, упрямое, горячее, как этот бой, сильное, как удар русского сердца:
— Пробились!
Вторая русская военная зима началась. // Евгений Кригер. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФРОНТ.
****************************************
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФРОНТ. 1. Одна из групп немцев, взятых в плен в первый день боев, направляется в тыл. 2. Тягач отводит с поля битвы захваченный фашистский танк.
Фото специального военного корреспондента «Известий» С.Гурария.
________________________________________
Битва за Москву || «Известия» №294, 13 декабря 1941 года
К.Симонов: Москва || «Красная звезда» №262, 6 ноября 1942 года
И.Эренбург: Заврались || «Красная звезда» №69, 24 марта 1942 года
Славная победа в боях за Москву || «Правда» №345, 13 декабря 1941 года
Черные дни германских дивизий || «Известия» №294, 13 декабря 1941 года
Наша победа в боях за Москву || «Красная звезда» №293, 13 декабря 1941 года
Бессмертное сражение за Москву || «Красная звезда» №38, 15 февраля 1942 года
Немцев страшат русские морозы || «Вечерняя Москва» №282, 1 декабря 1942 года
Газета «Известия» №283 (7969), 2 декабря 1942 года